Это было не так давно. Я смотрела на свои длинные чёрные волосы. Поглаживая и запуская руку в пряди угольного цвета, я безутешно хмурилась. Мои волосы были слишком жёсткие и непослушные. Это не те мягкие и красиво спадающие локоны.
Когда-то мне их совсем состригли. Полностью. Война закончилась, а нас – девочек, живущих рядом с большими скверами, парками и другими культурными постройками, обвинили в предательстве и яро, под глупо-радостные крики толпы наказали. Кого как. Самое жестокое было... и прошло. Не хочу вспоминать что-то именно это было.
Я же проводила время с одним лётчиком вражеской стороны. Он не был убийцей или «лучшим в своём деле». Обычный парень, который краснел, когда я дотрагивалась до его руки, но и в тоже время, не смотря на это, с огоньком в ярких, карих глазах мог прижать меня к стенке и никуда не отпустить, целуя. Прижать к стенке, как любой другой военный делал с пленными, но только он любил меня, а не расстреливал. Он стрелял своим взглядом, а иногда и стрелял сигареты для меня у своих собратьев. Если бы я попросила – меня бы либо избили солдатики повыше в звании – эти мужики с глупым, каменным лицом, которые знаю лишь, что о войне. У меня был не такой акцент – местный, он меня стразу выдавал. А они же будто коверкали слова, выплёвывая их. Но не мой парень. Он ласково их так складывал и передавал мне с любовью, словно я его пленница, которой не положен обед в плену. Передавал слова. Иногда его пробивало на целые речи о войне, религии, редко о политике. Он не любил войну. Его интересовал добрый свет от религии, которая может восстановить мир, или просто поддержать его хотя бы. Он не верил в определённого Бога, просто ему нравилась мысль о защитнике для каждого человека. Это от армии ему такие мысли дались – генерал всем заправлял и болел за жизнь каждого своего солдата. В мифах есть и злобные Боги. Вот с генералами также. Это он мне так говорил. Его командир был чем-то средним – злобный мужик, но имеющий хорошее чувство юмора, хоть и чёрное.
Сидя в ещё уцелевшим после бомбёжке кафе со своим молодым человеком, я узнала командира, когда тот зашёл внутрь. У каждого солдата есть фотография в паспорте командира. Чтобы при аресте, взятии в плен знали, кто ими руководит. Чтобы знали, что не нужно относиться с неуважением и ненавистью к солдату, которого повели на войду и сейчас же ведут - кто? - генералы. Чтобы знали, кто стоит за убийствами, кто командует парадом смерти. Это он мне так говорил.
А на самом же деле та фотка нужна просто, чтобы комиссары следили за порядком, приструнивали дезертирства, а медики, в случаи чего-то серьезного, знали куда направить или к кому. Как следить за дезертирством? Я сама не могла понять, ведь паспорт можно просто выкинуть. Но я могла только догадываться.
Командир зашёл, окинул нас взглядом, поправил усы и говорит:
Поймал птицу за хвост, да, солдатик? Хорошо, что не за лапки - оторвал бы, - засмеялся и пошёл к барной стойке.
Оккупация окончилась. Весна пришла и моего молодого человека отправили за реку. Туда, где была линия вооруженных конфликтов, где стороны давили друг на друга. Союзные войска выбили клином вражеских оккупантов и теперь в нашем городе будто бы мир и спокойствие. Но издевательства продолжились, ведь и союзнические войска были на пределе. Как и там, командиры пытались приструнить самых озлобленных на мир и войну, самых ярых «уставших», рвущихся вкусить «мирный отдых военного». Но так было и во времена оккупации, так и в те времена, когда первые военные союзнических батальонов ступили на эту землю.
Я читала его наработки на листе. Он любил любить, он умел любить. Он не любил просто пожимать руку любой знакомой. Он был тем ещё беспринципным и витиеватым – любил подходить сзади и обнимать девушку за талию, мило и спокойно улыбаясь. Я когда-то так непонимающе посмотрела на него, а он просто начал разговор о том, как устал сегодня из-за того, что лёг поздно – рисовал картину.
Когда-то одна подруга полезла поцеловать его. Он был не против. Но вот что я скажу: он был не против вообще всего, что было связанно с развлечениями. А потому он был ненадёжным человеком. Вообще-то он для многих таким казался.
А когда-то он мне рассказал, что ему просто не повезло и единственное, что осталось – брать то, что даёт жизнь. Ему кто-то нравился, в кого-то он был влюблён, и он был бы готов броситься в омут, но как-то так получалось само по себе, что он был один. Хотя его постоянно сопровождала новая птичка. В этом и вся проблема – он уже не выпутается из того, что жизнь вокруг него закрутила.
Это мой друг – писатель, актёр и художник. Одно такое сочетание красоты, обаяния и таланта.
Мы сидели все за одним столом. Он как всегда был один в окружении трёх прекрасных леди. Меня и двух моих подруг. Как-то и так вышло, что все его друзья либо заняты работой, либо сидят в тюрьме.
Я не могу сделать персонажа многогранным. Он не может быть одновременно душой компании и убийственным психопатом. Это банальное клише. Потому мне приходится писать воспоминания от весёлого парня про какого-то грустного, философского человека, который был в его жизни, - делилась мыслями моя подруга, играя со своими светлыми волосами.
А как насчёт этого? – мой милый писатель достаёт и показывает маленький наработок – картину, нарисованную на салфетке красками. Там было изображено озеро, светлые, солнечные участки и бледноватые, но светлые камыши.
Он не жаловался. Он не любил жаловаться. Уточните как у него дела, он никто не скажет, что плохо. По гробовую доску наверное и не скажет. Но я знала секрет: только совсем близкие люди знали, что у него на душе. Это я заметила, когда он мне начал что-то рассказывать о том, что его тревожило. Это случилось, когда мы немного выпили. Только тогда он немного доверился мне. Но потом он ничего мне не говорил о своих проблемах. Совсем.
Разве что что-то явное. Когда его ранили ножом в плечо, уж тут я не могла не заметить этого. И он рассказал, как оно было.
И вот, сейчас он улыбался и показывал нам свою прекрасную работу. Но мы всё равно знали, что он делает это очень хорошо, хотя каждый раз это вызывало восторженный трепет или радость за его талант и то, как он умело его использует.
Рядом с ним сидела моя подруга. Кареглазая девушка с красно-рыжими волосами. Они сегодня вместе идут на съёмки ещё одного фильма, который, конечно же понравится зрителям – снимают у нас не так много всего, ещё люди не успели "подавиться" действительно хорошими фильмами. О, да простят меня за такие выражения. А ещё она хорошо пела, может поэтому её заметили. Но я вообще стараюсь редко что обесценивать, уж война мена научила просто радоваться и самой что-то делать.
Я была моделью. Так что, у нас был немного творческий, немного дружеский круг людей, которые нашли друг друга. Они действительно умели делать то, что им нравится. А у меня же каждый рабочий день новая модная одежда и новые фото на обложках журналов. Если же и не на обложки, то в выпуске можно будет найти меня. Это как повезёт...
После того, как пришло лето, я уже сидела где-то в веранде у своей старой знакомой. Мы с ней дружили ещё в школе. Не виделись десять лет, а после войны нас как-то хотел познакомить один франт. Мол, со своей подругой, которая берёт интервью, пишет статьи для газет... Он тогда так разволновался при виде меня, что забыл, что обычно таких людей зовут журналистами. Оказалось мы с "его подругой" знакомы уже очень давно.
Мир будто бы играет картами. Одних в сброс, других тебе в колоду. Я скучала за посиделками с моей блондинкой и певчей птичкой. Я их так величала у себя в голове, как старых добрых подруг. И за писателем, который много чего умел, кроме как переводить листы, за ним я тоже скучала. Но время прошло. Я перестала о них вспоминать.
Он крепко прижимает меня к себе. Целует в лоб. И шепчет слова поддержки. Я встретила его снова. Писателя. Я всем так говорила: «писатель то», «писатель это»... Мой писатель. Сегодня он шёл забирать одну рукопись с редакции. Не приняли первую, но за эту взялись.
Его уставшие глаза намекали на то, что он не ценит момент, хочет поскорее провести меня домой. Хотя, я всегда знала, что он будет с радостью вспоминать этот день. Но тут я ошиблась. Нет, нет, не в том, что он не будет вспоминать. А в его чувстве "ненужности момента". Ведь, он сразу же похорошел, улыбаясь. Улыбка сняла всю усталость и впервые за долгое время я увидела, что он рад. Он действительно был счастлив.
Я вспоминаю войну и закрываю глаза. У меня начинают капать слёзы. Почему именно сейчас?
«Положите на весы человека. На противоположной стороне будут лежать деньги. Во времена работорговцев это бы сработало. Сейчас лучше понять, что нам не нужно сравнивать или оценивать. Люди действительно могут быть дороги друг для друга. Это куда важнее. Это окрыляет.»
Чёрт, глупая писанина. Какая банальщина! Раньше мог выдавать нечто необычное, а сейчас не то, - жалуется мне писатель.
А мне нравится, - я забрала у него листок, чтобы он его не выкинул, как мог сделать.
Мы шли по главной площади. Я уже не плакала. Он меня сразу успокоил, просто начав рассказывать о своём. Вот так просто. Он ласково сказал: «Хочешь расскажу о ките и дельфине, которые хотели подружиться море?». Я на сразу поняла о чём он. А оказывается снова придумывает какие-то глупые истории. Но я называла их глупыми лишь в шутку, по-доброму.
Извините, можно вас на секундочку? – к нам подошёл парень с выделяющимися карими глазами.
Он внимательно и пристально смотрит на нас, но делая это так, чтобы не выдавать на публику этот взгляд. Я лишь потом поняла это.
Я ищу одного человека...
Он протягивает старую, потрёпанную фотку, которую достал из бумажника. На меня смотрит девушка лет двадцати четырёх. Чёрные, непослушно-жёсткие волосы, синие глаза и белое простое платье...