ИГНАЦ ФОН ХАНСЕН.
Глава IV.
Гусарский отряд пробирался через чащу. Прирождённые всадники, непревзойдённые в мастерстве конной разведки и точечных, молниеносных атак, они столь же ловкими оказались и посреди зарослей, где пехотинец запросто сломит ногу. Этого Игнац Хансен не отметить не мог – такие солдаты очень пригодились бы замку теперь, когда на пороге, если он верно понял разговор полковника и сотника, находится брантсбургская армия...
В голове архитектора, оказавшегося, мягко говоря, «не в своей тарелке», проносились планы освобождения – пусть радушно содержащийся, но он всё же был пленником. Перебить гусар он не смог бы даже при желании – жестокость не была одним из качеств его сердца; бежать тоже проблематично – грамотные воины, они окружали его со всех сторон, заставив идти в центре отряда, да ещё сотник находился рядом... Конечно, можно было бы воспользоваться их явно натянутыми отношениями со взбалмошным полковником, оставшимся в лагере – гусарам этот соглядатай явно не по вкусу, да и, если верить Заковскому, с которым он успел уже сдружиться, скуповатые брантсбуржцы давно задерживают жалование – достаточно долго, чтобы всадникам было, о чём возроптать. Но сейчас, когда они идут по лесу, освещаемые факелами, заводить подобные разговоры просто опасно – не стоит раскрывать себя в компании вооружённых наёмников противника, какими бы славными парнями они не казались. Сотник – вот кто ему нужен; Заковский и другие, видимо, делегируют ему всю власть над подразделением, а значит его слово будет для них законом.
На мгновение Игнац устрашился мысли, что они заблудились – да, он не хотел вести их по прямой тропинке к Ягтенхофу, но забрести в болота с гусарским отрядом – не лучше ли оставить такой подвиг какому-нибудь деревенскому старосте из Меровии? К счастью, эта мысль была ложной – скоро он заметил знакомый старый верстовой знак, когда-то отмечавший заброшенную и заросшую уже дорогу.
- Что это? – спросил Заковский, осветив вкопанную в землю глыбу с резьбой.
- Указатель. – ответил Хансен. – Но этот путь нам не подойдёт.
- Куда же ты поведёшь нас теперь, Пётр? – нетерпеливо вмешался сотник, и в его глазах, красиво блестевших в свете факелов, Игнацу померещилось подозрение.
- Если господин сотник пожелает, я могу повести отряд прямо к замку, да ещё – обходным путём. Здесь, в нескольких шагах, есть вход в старую канализацию – она была закрыта много лет назад, но по ней можно пробраться в замковые подвалы. Идеальный плацдарм для внезапного удара. – уверенно сказал Хансен и, предвосхищая вопрос о наличии у него таких сведений, добавил. – Я делал там зарисовки, впечатляющее место. Но лучше не заваливаться туда всей компанией – я думаю, там очень хорошая слышимость – если в подземелье замка есть стража, она услышит нас на подходе и может атаковать.
Кто-то осмелился предостеречь об авантюрности такого плана и предложить идти напрямик, но провожатый напомнил об орудиях на стенах, и поумерил пыл лиговских вояк. Решено было последовать его плану.
- Раз нас могут услышать, пойдём мы трое – ты, Пётр, я, да ещё Заковский. Остальные ждите здесь, затаитесь и будьте готовы отступить к лагерю, если что-то пойдёт не так.
Втроём они продолжили путь – нужная тропинка оказалась сразу за верстовым камнем. Вскоре ожидания гусар оправдались – Хансен вывел их к невысокой каменной постройке, похожей на сарай, уходящей под землю – за решёткой действительно был ход, полный тишины и мрака.
Сотник пошёл первым – как кот, он проскользнул между прутьями, и осторожно ступил в темноту. Скоро послышалось, как его сапоги ступили в воду – пол был по щиколотку затоплен. Вслед пошёл Хансен – он также без труда пролез через решётку и, оказавшись внизу, встретился с сотником, который успел уже зажечь факел.
Вдруг, сверху послышался недовольный возглас Заковского.
- Проклятье, мне тут не пролезть!
Пан Смысловский и Игнац чуть не расхохотались.
- Дожили! А ведь я предупреждал тебя, садовая твоя голова, кончать с ночными перекусами! Ну да Бог с тобой, стой на страже... Если что, прокричи совой или гаркни... ну, вороном что ли.
Дальнейший путь проделывали вдвоём. Сырой и разрушающийся тоннель производил удручающее впечатление – Игнац действительно уже видел его, правда отнюдь не ради этюдов, а во время работ по восстановлению замка. К счастью, он не вёл в подвалы, и даже один сотник не сможет пробраться в замковые подвалы этим ходом.
- Господин сотник, разрешите мне спросить... - вдруг подал голос Хансен, и слова его отозвались эхом.
- Спрашивай. Только без «Вы», я уже говорил тебе.
- Хорошо. Ты сказал, пан сотник, что отряд охотится на разбойников. Стало быть, работаете вы на ландграфа? При том, с вами в лагере – брантсбуржский офицер... Твои люди как один говорят о жаловании, причём источником его называют не ландграфа, а того, чьим подданным ваш полковник является. Да и зачем вам понадобилось искать среди ночи дорогу на Ягтенхоф, когда, работая на ландграфа, вы можете свободно въехать туда утром: уверен, комендант, увидев ваши документы за печатью своего государя, с радостью пустит вас на постой. Всё это кажется мне... очень странным.
Игнац прислушался – шаги сотника стихли. Затем щёлкнул курок. Хансен обернулся – гусар стоял на небольшом расстоянии с наведённым на него пистолетом.
- Умный! – усмехнулся Смысловский. – Перед смертью, скажи мне, «Пётр» - как тебя зовут на самом деле, и кто ты есть. Не хочу убивать безымянного врага, когда принимал его за своим столом и угощал своим вином.
Хансен безстрашно выпрямился и, сдержанно поклонившись, отвечал:
- Моё имя – Игнац фон Хансен. Я архитектор Его Сиятельства, занимающийся подготовкой крепости Ягтенхоф к осаде. Не нужно много ума тому, кто воочию наблюдал инстерхеймский пожар, чтобы разгадать планы кучки наёмников и брантсбуржца, сидящих в лесах с захваченным обозом. Но, прежде чем ты застрелишь меня, позволь оправдаться – я лишь отчасти солгал, когда назвался художником – ведь я действительно художник, ты сам видел мои рисунки, которые я подарил Заковскому. Я не воин и не разведчик – я всего лишь зодчий. Но, присягнув ландграфу, готов послужить ему и шпагой, если того потребуют обстоятельства. Например, вторжение армии герцога Вильгельма...
- Ха, получается, что я тоже обманул тебя, Игнац! Ты прав – мы наёмники герцога, авангард его армии, теперь скрывать это от тебя не имеет никакого смысла. Но ты напрасно мажешь нас кровью, пролитою в Инстерхейме – мой отряд был уже далеко, когда там случился пожар. Мы – авангард, а не карательная бригада. И война развязана не нами – мы воины, которые добывают хлеб свой вдали от Отечества, мы служим тому, кто платит, верно, но мы никогда не жертвуем честью ради золота.
- Золота? – усмехнулся Игнац. - Герцог не платит вам уже месяц, я слышал, что говорят твои люди! Похоже, для него ваш отряд – всего лишь горстка лазутчиков, которых он не ставит в ряд со своей конницей. Я решительно не понимаю, как вы, гусары, воины, о благородстве и ценности чести знающие не понаслышке, можете и дальше служить этому узурпатору, сжигающему города и заточающему епископов в темницы. Да при этом... безплатно. Так получается? И всё же, мне в это верится с трудом – впрочем, вероятно, мало с вами пробыл я, чтобы до конца постичь, как настоящие рыцари на поверку оказываются обычными наёмными головорезами.
Ответ задерживался. Сотник продолжал стоять напротив с наведённым пистолетом, пристально глядя архитектору точно в глаза.
- Хорошо сказано, Игнац. – улыбнувшись, выдохнул сотник. – Знаешь, будь я капитаном ландскнехтов каких, так валялся бы ты уже с дыркой в башке. Вот уж не ведаю, хитрец ты, или от сердца сейчас говоришь – но в душе моей твои слова находят отклик. – гусар опустил оружие. Игнац едва заметно вздохнул. – Вот только... что ты взамен предложишь?
***
Когда утром Андрес вышел из своей комнаты, постоялый двор уже полнился людьми. На дворе, где он нашёл умывальник, стояли лошади в полном снаряжении; мимо то и дело сновали люди в военных костюмах, с палашами на перевязях и в шляпах с голубыми перьями.
Последнее вселило в его душу радость – ведь голубое перо отмечало головной убор всякого, кто находился на службе Его Высокопреосвященства, архиепископа Инстерхеймского!
- А-а, Тауберт, заходите! – в комнате, где он прошедшей ночью встретился лицом к лицу со своим благодетелем, находилось несколько человек – кроме архиепископа, все они были, очевидно, солдатами. – Представляю вам капитана Штирнера.
Здоровый усач с убранными в косу длинными волосами громко щёлкнул каблуками.
- Капитан служил мне в Инстерхейме, правда, был ниже чином – но его безусловная верность и отвага способствовали повышению. Сейчас он руководит моими людьми.
- Людьми, Ваше Высокопреосвященство?
- А Вы разве не были на улице?
- Был, но...
Архиепископ подошёл к столу и взял одну из бумаг.
- Не время, Андрес, длить такие беседы. Праздность греховна, перейдём же к делу. Насколько я могу судить, здесь тебя постиг заговор – уверен, ландграф был убит кем-то из придворных, а ты... На тебя взвалили ответственность за убийство. Теперь ты свободен, но твоя миссия не завершена – так как твои вещи были конфискованы, я передаю тебе новую грамоту для Императора. Сегодня ты продолжишь свой путь, а... Капитан!
Штирнер снова щёлкнул каблуками.
- Капитан поедет с тобой. Возьмите десять человек, а также – вот, - архиепископ достал из стола кошелёк. – На дорогу. Предаться чревоугодию не удастся вам, дети мои, но и голодными не останетесь. Прошу вас, господа, не медлить – завтра я и сам уезжаю, я надеялся на помощь ландграфа, но теперь вижу, что в Штральберге пытать удачи не стоит. Ну, с Богом!
Благословлённые архиепископом посланники вышли на улицу, оседлали коней и покинули постоялый двор – Андрес, только вчера сидевший на цепи в ожидании казни, надвинул шляпу на глаза, опасаясь быть узнанным, но топот десятки лошадей за спиной и звон оружия придавали ему уверенности.
Наконец, Штральберг остался позади – никто так и не остановил отряд: капитан своевременно демонстрировал все необходимые документы, а уж самая печать архиепископа богобоязненными стражниками покрывалась трепетными поцелуями. Впереди ждала долгая дорога...
***
- Что значит бежал?!
Капитан дворцовой стражи, тот самый, что некогда пребольно засадил Андресу по физиономии, с нескрываемым страхом наблюдал вспышку гнева у графа Эльгеберга. Советник, служивший покойному ландграфу и теперь предстоящий у трона нового государя, нервно расхаживал по зале. Весть о побеге Андреса привела его в бешенство.
- Вы за это ответите, капитан! Сейчас же отправляйтесь под арест, вашу судьбу будет решать военный суд.
С трудом избавившись от комка в горле, разбитый стражник медленно направился туда, куда прежде он выступал только провожатым. Советник, убедившись, что отчитанный им офицер не притаился под дверью, аккуратно притворил створку потайного хода в одной из стен и скрылся за ней. Миновав коридор, освещённый несколькими факелами, он так же прошёл в большую и красиво отделанную комнату, где у окна его поджидала дама в траурном уборе.
Прекрасное лицо, что признавалось всеми подданными, было искажено выражением презрительного недовольства – так первая леди смотрела на заполненную людом улицу, словно обвиняя каждого прохожего в измене и убийстве её мужа. Впрочем, судя по тому, как легко отдалась она объятиям и ласкам вошедшего советника, едва ли печаль её так уж была глубока...
- Оставьте, сударь! – попытавшись, наконец, освободиться, неохотно процедила она.
- Вы боитесь, что нас кто-то обнаружит, миледи? О, не нужно быть такой букой – Ваш муж сейчас благополучно разлагается там, куда мы его отправили.
- Мы?! Да как Вы... как ты смеешь, змея? – вскрикнула ландграфиня. – Это ты нанял того убийцу! Можно было ограничиться ядом, он всё равно никогда не пользовался услугами дегустатора. Это вышло так... грязно. Столько крови. И этот проклятый гонец...
- Он бежал. - без особого выражения сказал советник, продолжая покрывать поцелуями шею женщины.
- Что? – резко отпрянула вдова. – Когда?
- Скорее всего, ночью. Утром в камере его уже не было. С этими похоронами... в город прибыло много народу. Теперь нам его точно не найти во всей этой толпе. Я приказал отправить капитана стражи под арест – можно, конечно, четвертовать его, но Ваши подданные не поймут. И сын, боюсь, тоже.
- Мой сын! Ах, Георг, он ведь так хотел увидеть казнь... Он ненавидит меня. Он сам того не знает, но он ненавидит меня, и... и Вас, советник! Помните – достаточно одного его слова, и Вы отправитесь на плаху.
- А Вы, сударыня, в монастырь. В лучшем случае. – Эльгеберг ухмыльнулся. – Оставьте эти завывания. Пока нам нечего страшиться – пусть мальчишка сидит на своём троне сколько влезет, лишь бы слушал мои указания. И первым делом – отправит посла к герцогу Брантсбургскому. А уж козла отпущения нам искать не придётся - пора избавиться от исполнителя...
***
Переубеждать гусар, соединившихся в условленном месте, не пришлось и пяти минут – когда сотник объявил, что теперь они вместе с «Петром»-Игнацем отправятся в крепость Ягтенхоф и встанут на ландграфскую службу, все, как один, душевно его поддержали. Больше всего выразил удовольствие Заковский, успевший уже крепко невзлюбить брантсбуржцев. Оставалось вернуться в лагерь, свернуть его и... что-то решить с полковником.
Когда отряд вернулся, брантсбуржец уже ждал их. Одетый в красный колет и кирасу, он подозрительно наблюдал за гусарами, пока те располагались вокруг костра и возвращались к оставленным делам.
- И так, как прошла ваша вылазка, господа? – протянул полковник, подступаясь к сотнику.
- Скверно. – пожал плечами сотник. – Противника видно столь же плохо, как и наше задержанное жалование.
Явно предвидевший переход на эту тему, полковник принялся заверять в скорой выплате и напоминать причины, по которым гусары не получали свои деньги. Но сотника это не удовлетворило.
- Если бы Вы сказали это хотя бы во второй раз... я бы поверил. Но мой отряд продолжает идти в авангарде вашей армии, растрачивая запасы и средства, а ваш герцог, очевидно, считает, что раз мы – лиговцы, значит на наших услугах можно сэкономить?
- Это бунт? – сохраняя спокойствие, но отступая, только и спросил полковник.
- Нет. Но мы увольняемся со службы герцогу. – без тени сомнения ответил сотник.
Пожав плечами, полковник, прихватив кое-какие вещи из своего шатра, оседлал коня и был готов уже исчезнуть в ночной мгле, как перед тем бросил:
- Вы пожалеете об этом, господа!
И под грохот копыт спешно удалился.
- Тем лучше. – сотник подмигнул Хансену, занявшему место напротив. – Я думал, с этим ворчуном будут проблемы.
***
Дом бургомистра Штральберга, барона фон Стокхельма, справедливо считался одним из лучших в столице ландграфства. И главным украшением его, по всеобщему признанию, была дочь градоначальника – Катарина, давно ставшая предметом пылких мечтаний доброй дюжины красавцев из гвардии, не проходивших мимо её окон без томного взгляда вверх, туда, где, быть может, появится хоть на мгновенье алкаемый образ.
В тот день, когда о бегстве мнимого убийцы ландграфа стало известно всем, Катарина и её няня, почтенная дама, предавались шитью. Это занятие старая воспитательница считала наиболее подходящим для молодой девицы в такое неспокойное время.
- Скажите, нянюшка, как Вы находите нового придворного архитектора? – отвлекшись от обсуждения последних событий, спросила девушка.
- Это какого же? Того, что с рыжей бородой, в ужасной чёрной сутане? Фи... Что за нрав, должно быть...
- Не сутана, а кафтан. В краях, откуда он приехал, это очень популярный наряд – я слышала, он родился где-то на юге. Ничего удивительного, что ландграф, - девица перекрестилась. – назначил его на такой высокий пост, ведь у них, на юге, такие красивые здания...
- Вы слишком поверхностно судите о мужчинах, моя дорогая. Да и рановато Вам, в ваши семнадцать лет, думать об этих придворных – в золотом камзоле или чёрной сутане, а все они одинаковые – жестокосердные интриганы. Уж я от них натерпелась, когда была статс-дамой...
- Будет Вам, няня! А мне господин архитектор показался очень милым. И грустным... Наверняка, у него была нелёгкая дорога сюда. А теперь, вместо того, чтобы продемонстрировать всё гостеприимство нашей столицы, его послали куда-то на границу, строить крепость...
- Это его прямая обязанность, милочка. Да я гляжу, Вы им сильно заинтересованы!
Девушка покраснела, и всё же кроткой улыбкой дала понять, что няня не ошибается. Но досуг был прерван – в комнату заглянула служанка, молодая Гретта, которой было, что поведать своей госпоже.
- Кто? Фон Лейген? – удивилась Катарина, узнав, что молодой офицер, бывший на упомянутом балу вместе с Хансеном, арестован по подозрению в измене.
- Да, сударыня, его схватили сегодня в полдень. Солдат на рынке сказал, что его обвинили в сговоре с начальником дворцовой стражи – будто они вместе способствовали гибели нашего ландграфа, мир его душе!
Няня вскинула руками, и потребовала служанку удалиться. Но к увещеваниям старухи не забивать голову дурными мыслями девушка не прислушалась.
- Нянюшка, но ведь этот офицер – друг господина архитектора! Его же теперь казнят!
- Ну и казнят - сказано же, заговор! Уж я, когда была статс-дамой, насмотрелась на этих...
- Ах, оставьте это... Неужели и Вы поддадитесь на эту клевету? Нужно срочно сообщить придворному архитектору об этом – ведь он там не знает, что его друг в беде. – полна решимости, она выбежала из комнаты и скоро, сыскав на конюшне одного из слуг, в его присутствии написала письмо, которое указала отвезти в Ягтенхоф.
Услышав, будто это приказ бургомистра, слуга тут же отметал все сомнения и, прихватив сумку, вскочил в седло...
***
В замке опять было неспокойно: весть о раскрытии заговора взбудоражила двор, и особенно – юного ландграфа Георга, жаждавшего мести за гибель отца.
Капитана фон Лейгена и капитана дворцовой стражи представили под гневные очи их государя. Юноша осыпал их проклятиями, забывая о высоте своего положения, грозил расправой в духе самых жестоких и варварских времён; ландграфиня, стоявшая по левую руку, и фон Эльгеберг, по правую, одобрительно подтверждали слова своего подопечного. Замена бежавшему «преступнику» сыскалась очень вовремя.
Суд ландграфа был до крайности суров и непримирим – обоим обвиняемым был подписан смертный приговор, и обоих ждала изощрённая казнь четвертованием, с продолжительной прелюдией пыток... Даже придворные подхалимы, готовые неукоснительно поддерживать любое сумасбродство, поглядывали на государя с опаской, на приговорённых же – с нескрываемым сожалением.
Оба капитана приняли приговор стойко – отчасти в переносном смысле, ведь капитан стражи, хоть и не проронил и всхлипа отчаяния, не устоял на ногах, когда роковой документ был зачитан. Фон Лейген же был стоически твёрд и даже презрительно смотрел на трон, окружённый безжалостными кукловодами молодого ландграфа.
Конец был на расстоянии трёх суток...
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ..?